Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Мне, конечно, тяжело, одной, растить ребенка…, – когда они перешли в библиотеку, Тони взялась за кофейник:

– Тебе завтра рано вставать, я за тобой поухаживаю…, – она передала Питеру серебряную чашку. Их пальцы соприкоснулись, мужчина вздрогнул. Она устроилась поодаль, на диване старого, вытертого бархата:

– Джон гитару оставил…, – невинным голосом сказала Тони, – кажется, с лета еще. Надо ее в комнаты отнести…, – она протянула руку к электрическому звонку. Питер отпил кофе:

– Вкусный пирог. Миндаль, ваниль…, Кажется, до сих пор сладостями пахнет. Или это от нее…, – он вспомнил стройные ноги, в старых бриджах, ее улыбку, золотые, солнечные искорки в белокурых волосах. Они пришвартовали баржу к берегу. Тони сняла с Уильяма туфельки и чулки. Девушка разрешила сыну поковылять по воде: «Она еще теплая».

– Уильям совсем дитя…, – Тони закинула ногу на ногу, под тонким сукном черного платья Питер видел круглое колено, – ему едва год исполнился. Он отца не знал, и не узнает…, – мальчик обнимал его пухлыми ручками за шею: «Рыба! Рыба в реке!».

Питер откашлялся:

– Ты ведь поешь, Тони. Помнишь, когда Виллем и Элиза приезжали, с родителями, мы в палатках ночевали, на реке. Ты скаутские песни играла…, – ему показалось, что светло-голубые глаза, на мгновение, похолодели. Тони потянулась за гитарой: «Папина любимая. И моя тоже. И Маленького Джона».

Она велела себе не вспоминать блиндаж под Теруэлем, завывание ветра, и треск дров, в походной печурке, не видеть серые, в темных ресницах глаза, не слышать шепот:

– Я люблю тебя, люблю…, – в мраморном, высоком камине, горели кедровые поленья, за окнами лил дождь, длинные пальцы Тони перебирали струны. Она допела «Ярмарку в Скарборо», склонив голову.

Девушка застыла, не двигаясь, чувствуя его сильные руки, у себя на плечах:

– Тони…, Если ты разрешишь, если ты позволишь, я всегда буду рядом с тобой. Уильям станет нашим сыном…, – Питер вдохнул сладкий запах, опустившись на колени, обнимая ее:

– Тони, я никогда…, – от ее мягких губ веяло ванилью. Питер сказал себе:

– У меня ничего не случалось. Она овдовела. Надо, чтобы ей было хорошо. Надо думать только о Тони, всегда. О ней и маленьком…, – он целовал теплые руки. Тони притянула его к себе, отбросив гитару. Черное платье зашуршало, девушка откинулась на диван. Питер увидел отражение огня в ее глазах:

– Я люблю тебя…, – шепнул он, – люблю, Тони…, – она опустила веки. Девушка легко, блаженно улыбнулась: «Я тоже».

Эпилог

Венло, Голландия

Ноябрь 1939

Потеки дождя сползали по окну маленькой, скромной комнаты, с узкой кроватью и рассохшимся гардеробом. На старом ковре, в углу, стоял раскрытый саквояж. Раннее, мрачное утро поднималось над серым Маасом. Отсюда до реки было каких-то двести футов. На противоположном берегу, на другом конце моста, у будок пограничников развевались черно-красные флаги, со свастиками. Джон скосил глаза на черный ствол браунинга, в багаже:

– Просто для надежности. Мы две недели проверяли капитана Шеммеля, даже радиопередатчик ему вручили, для связи. После сегодняшней встречи, я скажу о группе Генриха…, – Шеммель служил в транспортном отделе генерального штаба вермахта. Капитан, по его словам, был доверенным лицом некоего высокопоставленного генерала, представлявшего группу заговорщиков, служивших в немецкой армии, высших офицеров.

При нынешнем положении вещей, горько подумал Джон, эти люди могли изменить будущее Германии. Шеммель, спокойный, деловитый человек, с приятным, незапоминающимся лицом, понравился Джону. Капитан вернулся из Польши, вернее, двух новых рейхсгау, Позен, и Западная Пруссия. Польши больше не существовало. Армия капитулировала под Люблином, в начале октября. Восточные районы страны заняли русские. Гитлер, выступая в Данциге, пообещал: «Государство Польша никогда не возродится. Гарантиями этого являются Германия и Советский Союз».

Джон, пошевелившись, присел на кровати. Звезда спала, уткнув лицо в подушку, рассыпав светлые, густые волосы. Рав Горовиц прислал письмо сестре, из Литвы. Весточка добралась до Голландии обходным путем, через Стокгольм. Аарон обосновался в Каунасе, временной столице страны. Вильнюс два десятка лет находился, как выражались литовцы, под пятой польской оккупации, но Литва получила город обратно, от Советского Союза. Звезда прочла Джону:

– Я решил задержаться здесь, Эстер. В стране безопасно, надо позаботиться о беженцах из Польши. Я связался с американским «Джойнтом». Буду продолжать свою работу, как обычно. В городе больше трех десятков синагог, еврейские школы, ешива, в пригороде, в Слободке. Дел у нас хватает. К сожалению, много евреев осталось на территориях, куда вошли советские войска. Мне туда никак не съездить…, – Эстер подняла голову: «Он съездит. Я своего брата знаю…»

– Пока никак не съездить, но я, что-нибудь, придумаю. В Варшаве мне ничего о дяде Натане выяснить не удалось. Однако в ешиве мне сказали, что, во время прошлой войны, многие евреи бежали из Варшавы на восточную границу, в Белосток. Я попробую добраться до города. Сообщи папе и Меиру, что у меня все хорошо. Я надеюсь увидеться с вами, в скором будущем. С кузеном Авраамом мы разминулись. Он навещал Каунас, но вернулся на Святую Землю. Очень надеюсь, что он останется в Иерусалиме. В Европе небезопасно…

Эстер положила конверт на колени:

– Я напишу, что у миссис Майер и ее семьи все в порядке. Он обрадуется…, – Джон, перед отъездом в Голландию, обедал у Майеров, с Питером. Он помнил сладкий запах выпечки, черного, ухоженного кота, мурлыкавшего у него на коленях. Пауль гордо показал аккуратный сарай, с маленькой мастерской. Людвиг и Клара учили мальчика работе по дереву и слесарному делу. Девочки выращивали картошку, капусту и лук-порей. Пауль построил для сестер настоящий курятник. Миссис Майер улыбалась:

– Осталось козу завести, и будем, как в деревне…, – когда они с Питером шли к метро, в Хэмпстеде, Джон вздохнул:

– Хорошо, что их не интернировали, как других немцев и австрийцев. Потому, что мистер Майер из Праги. Отправить бы их в Банбери, от греха подальше. Трое детей, и мне кажется…, – Питер подмигнул ему:

– Мне тоже кажется. Миссис Клара цветет. Лондон не станут бомбить. Это страхи, и больше ничего. Стивен говорил, что на базе Бриз-Нортон пять сотен самолетов. Они круглые сутки в воздухе, с тех пор, как из Франции вернулись. Гитлер не посмеет ничего сделать.

Налетов, действительно, пока не случилось. На фронте царило затишье. Английские летчики патрулировали южное и восточное побережье страны. Французы пока предприняли единственную попытку наступления, в Саарланде, однако вывели войска с немецкой территории. Питер, у входа в метро, купил букет роз, подтолкнув Джона:

– Надо в кондитерскую зайти. Уильям привык, что я без конфет дома не появляюсь. Тони ворчит, конечно…, – он широко, счастливо улыбался. Сестра и Питер обручились в октябре. Свадьбу назначили в церкви святого Георга, на Ганновер-сквер, после Пасхи. Тетя Юджиния занималась приданым. Питер отвез невесту и Уильяма в Мейденхед, навещая усадьбу каждые выходные:

– За Тони я спокоен…, – Джон, осторожно встал. Накинув халат, он прошел на маленькую, боковую кухоньку, с газовой плитой и чайником. За окном лил дождь:

– Спокоен, – Джон взял банку с кофе, – с Питером она проживет всю оставшуюся жизнь. У меня племянники появятся, племянницы…, – Джон откладывал объяснение с Эстер.

Женщина получила письмо от адвокатов бывшего мужа. Профессор Кардозо весной возвращался в Голландию. Дети, согласно судебному решению, переезжали к отцу. Эстер и Джон сидели в гостиной дома Кардозо, распахнув дверь в сад. Начало ноября выдалось теплым, пахло увядающими цветами и свежим ветром с Эя. Близнецы копошились у собственноручно построенного шалаша, оставшегося после праздника Суккот. Один из детей, Джон их всегда путал, всунул голову в комнату: «Дядя Джон, пойдемте!»

Мальчики походили на Эстер, светловолосые и голубоглазые.

– Иосиф, – одними губами сказала Звезда. Джон увидел смех в ее глазах:

– Сейчас, – кивнул он, – сейчас, Иосиф.

Мальчишка убежал к брату. Джон, потянувшись, взял руку женщины:

– Ты сможешь переехать в Англию, если дети будут с ним. Навестить Лондон…, – он осекся, увидев, как закаменела щека женщины.

– Я не покину Голландии, – холодно сказала Эстер, – пока мои дети здесь. Я не могу ему доверять, не могу путешествовать одна. Я не хочу искать Иосифа и Шмуэля в какой-нибудь Маньчжурии…, – бывшему мужу не требовалось разрешение Эстер, чтобы вывезти детей за границу:

– И больше я не собираюсь об этом говорить, – подытожила Звезда:

– Ты обещал поиграть с детьми, – она кивнула в сторону сада, – выполняй обещания.